Акунин-Чхартишвили «Аристономия» («Захаров»)

Главная проблема этой книжки – та, что вынесена на обложку и подается как интригующий факт: двойное авторство. Один человек, два автора – так указано в аннотации к другому тексту Акунина-Чхартишвили «Кладбищенские истории».

Последние, кстати говоря, не в пример «Аристономии» удались – может, потому, что там Чхартишвили в своих эссе, короткой форме, мешающей растекаться мыслью по древу, хоть и рассуждал на вечные темы, отталкивался все-таки от конкретных людей, фактов, мифов. Что до Акунина, он в «Кладбищенских историях» крепко делал свое дело – развлекал, помня, впрочем, об основной идее книги.

Несмотря на то, что и новейший, и прошлый «совместные» проекты схожи по сути (два имени, два подхода, серьезное – легкое, идеи – сюжеты), в «Аристономии» этот контрастный душ, увы, не бодрит. Причин тому масса. Пропорции, например. Куски-рассуждения тяжело читать, и не потому, что ума не хватает, и не потому, что ждешь развлечений, – просто тяжело, и все тут.

Сам Акунин (Чхартишвили?) назвал где-то «Аристономию» невежливым сочинением. Если это ирония, то зря. Не в том дело, что поклонники не хотят думать о серьезных вещах, не в содержательной нагрузке дело, а в форме. В тех же «Кладбищенских историях» оторваться от эссеистических глав невозможно, хотя они вполне себе о высоком.
Двойной подход к «Аристономии» губителен не только отсутствием химической реакции между обеими частями (никак они не смешиваются), но и пагубным взаимовлиянием. И серьезные главы сложночитаемы, и беллетристика хромает. Хотя последняя,  как говорится, не понравилась меньше – мастерство не пропьешь. Теоретически можно, наверное, пропускать Чхартишвили, читая лишь Акунина. 

 Предположу, что некоторые (если не сказать многие) купившие «Аристономию» так и делают.  С другой стороны, издавать «рассудительные» главы отдельной книжкой было бы неверно – ну кто бы стал это читать; слишком велика, если собрать их как единый трактат, смысловая нагрузка, слишком избыточен слог и плотность тезисов на одну страницу.

К тому же Чхартишвили полагает важным и необходимым привязку серьезного к конкретной истории – приключениям – а, скорей, злоключениям – дворянского сына Антона Клобукова, поданным на фоне русской истории прошлого века, со всеми ее катаклизмами. Верней будет сказать наоборот: это история общего на фоне частного, ибо главный персонаж здесь – лишь мотор сюжета.

Сначала Клобуков служит в следственном комитете при Временном правительстве, затем попадает в Красную армию. Смерть отца и матери. Революция. Эмиграция. Возвращение к белым. Снова красные. И так все время, от этого к тому, от тех к этим. Печально, что идеи и общий, масштабный посыл заслоняют художественную часть. Несмотря на упомянутую выше увлекательность повествования, герои в «Аристономии» не дышат – они выписаны как-то очень формально.

Если раньше Акунин играл лишь с формами русской классической литературы, то теперь взялся и за идейное содержание. И никто от этого не выиграл. Более того, парадоксальным образом намерения сочинить серьезный роман обернулись текстом, который можно назвать скорей упражнениями в жанре русской классической литературы. И вроде бы Акунин не держит постмодернистскую фигу в кармане и предельно сосредоточен и увлечен декларацией важных для него тезисов, и вроде бы планы благие – роман идей, роман воспитания, история страны, свобода выбора и проч. На деле «Аристономия» и есть тот самый постмодернизм, игра. То, чего автор, наверное, меньше всего желал, работая над книгой. Или, может, так и было задумано, а нас опять обвели вокруг пальца? Маловероятно. Скорей, просто не получилось. Да, не получилось. Как быть? Возвращаться к Фандорину?

В любом случае пытливость, любопытство и желание делать шаги в разные стороны – качества, присущие Акунину как никому другому – всегда делали ему честь, и «Аристономия» в этом смысле шаг верный, достойный уважения. К тому же прописные истины, о которых распространяется Чхартишвили, похоже, для многих сегодня окажутся откровениями. Так что роман идей, роман воспитания – да, полезная вещь.

Попытка засчитана.


Отрывок:

«Татьяна Ипатьевна держала его запястье и старалась не шевелиться. Пульс постепенно делался медленней, прерывистей. Наконец совсем замер. Только по этому и можно было догадаться, что кончено.

Теперь Татьяна Ипатьевна заторопилась. У нее всё было продумано. Кто знает, что там. Всё может быть. Нельзя допустить, чтоб он ушел слишком далеко один.

Конверт с деньгами и запиской – в прихожую. На Пашу можно положиться. Она должна подготовить Антона, уберечь от потрясения. Чтоб он не вошел утром, ни о чем не подозревая, и не увидел.

И о том, чтоб он потом не остался без ухода, Паша тоже позаботится.

Как он будет жить, как выживет в это страшное время? С шестнадцати лет Татьяна Ипатьевна ни разу не перекрестилась, а тут подняла ко лбу сложенные пальцы. Но опустила руку. Бессмыслица и ложь самой себе.

Наскоро проглядела письмо сыну.

«Прости меня, милый Антоша. На тебя обрушился страшный удар, тебе будет очень тяжело. Но со мной тебе было бы еще тяжелей, потому что от меня всё равно осталась бы одна пустая оболочка. Ты знаешь, я всегда сходила с ума, когда отец куда-то уезжал или отлучался. Могу ли я отпустить его одного в такую  дорогу?» Там было много, две страницы убористым почерком.

Сначала она как человек предусмотрительный выпила противорвотное. Потом достала из буфета еще одну чашку, больше первой. Для себя Татьяна Ипатьевна приготовила двойную дозу, потому что придется догонять.

Села на ковер, положила голову на колени мужа. Стала считать.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять…»